Созданную Крокин галереей книгу-сборник интервью с любимыми художниками в преддверии проходивших в стенах галереи их персональных выставок — с полным правом можно назвать таким ЗАВЕДОМЫМ ШЕДЕВРОМ. Воспринимающиеся в целокупности разговоры с мастерами разного поколения, разных взглядов на жизнь и искусство (среди интервьюируемых и Алексей Беляев-Гинтовт, и группа ФенСо, и Александр Джикия, и Александр Пономарев, и Тишков, и Цветков, и Сигутин, и Насонов, — всего двадцать художников и художественных групп) в результате становятся полноценным произведением искусства.
ЗАВЕДОМЫЙ ШЕДЕВР, ч.1
/ 2004 — 2012: сборник интервью художников галереи /
воспринимающиеся в совокупности разговоры с мастерами
разных поколений и взглядов на жизнь и искусство
где искать: Климентовский пер., 9 (м.Третьяковская, Новокузнецкая)
тел. 8. 964. 564. 03. 03 (ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ДОГОВОРЁННОСТИ)
Сергей Хачатуров о проекте..>>
УЧАСТНИКИ ПРОЕКТА
ЗАВЕДОМЫЙ ШЕДЕВР
Новелла Оноре де Бальзака ‘Неведомый шедевр’ охотно вводится в контекст разного рода теоретических сочинений на тему природы творчества и восприятия искусства. Главный герой новеллы, загадочный художник Френхофер, по мысли одного из лучших комментаторов сочинения, санкт-петербургского историка искусства Сергея Даниэля, ‘воплощает некую совокупность мыслей о творчестве, идею живописи, охватывающую прошлое, настоящее и будущее этого искусства’.
Такой универсализм познания идеи искусства полностью исключает субъективность воплощения образа в его визуальной ипостаси. Не случайно поэтому, главной тайной и трагедией новеллы Бальзака становится полотно Френхофера ‘Прекрасная Нуазеза’, которое на поверку оказывается хаосом, руинами насмерть воевавших друг с другом изобразительных методов. Абсолютизация этих методов доводится до апогея, за которым — самоистребление по причине невозможности в пределах одного холста скрестить в абсолютном воплощении изобразительные системы ‘древних и новых’, графиков и колористов, живопись миметическую и умозрительную абстракцию. Как известно, лишь проявленный на картине кончик прелестной обнаженной ноги, выделявшейся ‘как торс какой-нибудь Венеры из паросского мрамора среди руин сожженного города’, свидетельствовал о некогда великом даре Френхофера, о его утраченной способности к божественному синтезу. Эта способность была утрачена вследствие прельщения идеей быть Богоподобным, универсальным и безграничным.
Имеется лишь один жанр, который, благодаря самоумалению способен явить миру все богатство формальных нюансов изобразительных систем, все тонкости смыслов, в искусстве заключенных. В этом жанре описанный Бальзаком ‘неведомый шедевр’ формотворчества становится ‘заведомым шедевром’ универсального описания предмета искусства. Жанр сей — эпистолярный комментарий, скромный рассказ и разговор об искусстве, один из участников которого — Художник, а другой — Эксперт, Знаток искусства.
Созданную Крокин галереей книгу-сборник интервью с любимыми художниками в преддверии проходивших в стенах галереи их персональных выставок — с полным правом можно назвать таким ‘заведомым шедевром’. Воспринимающиеся в целокупности разговоры с мастерами разного поколения, разных взглядов на жизнь и искусство (среди интервьюируемых и Алексей Беляев-Гинтовт, и группа ФенСо, и Александр Джикия, и Александр Пономарев, и Тишков, и Цветков, и Сигутин, и Насонов, — всего двадцать художников и художественных групп) в результате становятся полноценным произведением искусства. Произведением, существующим не на холсте или бумаге, а в пространстве общения, в языке. Мессидж этой книги можно охарактеризовать словами из интервью Аркадия Насонова: ‘Сотворчество это высшая степень дружеских отношений’. Причем именно благодаря дружеским отношениям в доверительных беседах эксперта и художников рождается творческое событие, появляется факт искусства, во многом конгениальный пластическим опусам выбранных мастеров.
Издревле известна традиция свободных бесед ‘за искусство’ с целью более тонкого познания его герметичной, часто протейной, неуловимой сути, общения о нем с целью уточнения вопросов метода, соотношения рационального и интуитивного. Расцвет этой традиции пришелся на короновавшую художника императорским венцом эпоху романтизма. Безусловным шедевром в этом жанре могут считаться раскрывшие личность великого Гете разговоры с ним об искусстве его секретаря Иоганна Петера Эккермана. Из недавних примеров таких артистических бесед уместно вспомнить изданную в серии ‘Очерки визуальности’ Новым литературным обозрением книгу Виктора Тупицына ‘Глазное яблоко раздора. Беседы с Ильей Кабаковым’. Характерно, что она и анонсируется как ‘визуальное искусство в жанре разговора’. То есть как полноценный артобъект.
Несмотря на различие человеческих и эстетических позиций по вопросам разных сторон бытия у разных художников, новая книга диалогов убеждает качеством цельности. Многие понятия (например, постмодернизм) становятся лейтмотивом, прошивающим всю композицию издания. Вопреки различию отдельных жизненных и творческих кредо, очевидно и то, что объединяет всех любимых Крокин-галереей художников. Это особая чуткость к проблемам ставшего нынче большой ценностью и раритетом формотворчества, востребованность понятий ‘сделанность’, ‘качество’, ‘пластицизм’. И это погружение в проблемы формы, ее философию объединяет Беляева-Гинтовта с Насоновым, а последнего с Батынковым и Пономаревым. Здесь уместно привести цитату из интервью Александра Пономарева, подтверждающую, что сами тексты художников хороши и как творения литературы об искусстве: ‘Ну как отрефлексировать время? Можно нарисовать силуэт города, можно, что угодно, но если не зацеплено время: Рисунок развивается и корреспондирует только ко времени. Ритм линий, это же синхрон всё тому же времени. Существует уже давнее, но очень важное правило применительно рисунку. На каждом своём этапе, рисунок должен иметь качество оконченного произведения. Это не я придумал, этим руководствовались классики. Я вижу сразу основные контрасты, очертания. Как фотобумага в момент проявки проявляется постепенно, но целое угадывается сразу. Так и рисунок позволяет схватить время. Отсюда в рисунке столько индивидуального, интимного. И это всегда хорошо. Я не люблю только того, когда рисунок превращается в нечто засушенное, когда исчезает жест. Хотя и сделанность тоже может быть жестом. Это нюансы стиля, это уже тонкости. Как говорят китайцы ‘Избегай медлительности и сложности, кисть должна скользить по бумаге словно молния’.
А в целом из этих диалогов ткется панно, на котором проступает выразительный образ самой Крокин галереи, ее артистическая энергия, ее вкус, ее философия. В качестве концептуального эксперимента интересно было бы сделать интеллектуальное буриме: перемешать распечатанные тексты интервью и наугад вытаскивать их, сопровождая чтение выбранной так же по жребию видеодокументацией той или иной выставки, попавшего в диалоги художника. Так чтобы рассуждения Александра Панкина про ряды Фибоначчи вдруг комментировали бы выставку Романа Минаева ‘Флаги’, а рассуждения о природе света Северина и Софии Инфантэ неожиданно проясняли бы мудрость ландшафтных проекций работ Владимира Наседкина из серии ‘Транзит’. Тогда стало бы очевидно, что многое связано тончайшими нитями, и беседы с художниками в преддверии выставок заведомо шедеврально очертили уникальный портрет привечаемой в столице Крокин галереи.
Сергей Хачатуров
ЗАВЕДОМЫЙ ШЕДЕВР
Krokin gallery 