Почему «Кремль»?

Наверное, время пришло. Всё остальное я уже нарисовал, и не раз. Я заметил, что за сорок лет, что я рисую, при этом живя в Москве, я ни разу не рисовал Кремль. За всё это время он мелькнул на моих работах максимум пару раз. Я даже помню эти работы. Я как-то интуитивно этого избегал, не отдавая себе отчёта. В чём причина, не знаю. Конечно, странно, скажем, живя в Париже и рисуя виды этого города, ни разу не изобразить Эйфелевой башню. Но вот сейчас, когда я всё ж таки попробовал нарисовать Кремль, то понял, что сделать это не просто.

Кремль стоит на возвышенности у реки, перспектива «съедается» мостами. Со стороны манежа он выглядит довольно не презентабельно с поздними пристройками. Да, есть парадный фасад с Москва-реки, с довольно низкой каменной стеной. Оказалось трудно его нарисовать, трудно найти точку, интересный ракурс.
В Европе, где были свои Кремли, они практически все разрушены. Их там не осталось. Они не вписывались в городскую среду. Тамошняя буржуазия видела в них символы власти, духовного центра, что определило их под снос. На месте Кремлей появились лавки, трамвайные пути, много чего появилось.

У нас это всё чудом сохранилось. Вся эта символика места, его традиционное наполнение и религиозное, и властное, и архитектурное сохранилось. До этого я об этом не думал, но в процессе рисования это как-то само собой открылось. Я отношусь ко всему этому безоценочно. Но так оно и есть. Рисовал я всё это практически по памяти и воображению, но оказалось, что знаешь Кремль с его видами почти досконально, на уровне интуиции.

Интересно и то, что я не воспринимаю Кремль изнутри. Для меня Кремль — это всегда снаружи. Что там происходит внутри это тайна, мы этого не знаем. Это крепость посреди города, это сакральное место. Там царь, там царь-колокол, царь-пушка. Может поэтому, было так сложно подойти к этой теме, здесь всякие шутки и формализм не уместны. Да и шутить не хотелось.

От автора

…Говорят, геном культуры — три поколения. Если три поколения подряд хранят память о Событии, содержат в чистоте пафос, то пафос, перебродив, становится каноном, мифом, эликсиром.
Наш эликсир — Победа. Не триумф союзника над противником во Второй мировой, а победа наших над фашистами в Великой Отечественной. Где все рубашки — к одному телу, Третьему Риму, Нерушимому Союзу, который вбирал и хранил, питал и воспитывал…

Российская Академия художеств (495) 637.25.69 www.rah.ru Крокин галерея (964) 564.03.03 www.krokingallery.com ПОБЕДА КАК НОВЫЙ ЭПОС ВЛАДИМИР АНЗЕЛЬМ, ИЛШАТ АСКАРОВ, ТАТЬЯНА БАДАНИНА, КОНСТАНТИН БАТЫНКОВ, АЛЕКСЕЙ БЕЛЯЕВ-ГИНТОВТ, АНДРЕЙ БИЛЬЖО, АЛЕКСАНДР ДЖИКИЯ, АЛЕКСЕЙ ДЬЯКОВ, ПЛАТОН ИНФАНТЭ, АНДРЕЙ ИРЫШКОВ & АНАСТАСИЯ МИХАЙЛОВСКАЯ, СЕРГЕЙ & ТАТЬЯНА КОСТРИКОВЫ, ДАРЬЯ КРОТОВА, БОГДАН МАМОНОВ, ВЛАДИМИР НАСЕДКИН, НИКОЛАЙ НАСЕДКИН, АЛЕКСАНДР ПАНКИН,АЛЕКСАНДР ПОНОМАРЁВ, СЕРГЕЙ СОНИН & ЕЛЕНА САМОРОДОВА (Т.О. «СВИНЕЦ И КОБАЛЬТ»), МИХАИЛ РОЗАНОВ, ЛЕОНИД РОТАРЬ, ЛЕОНИД ТИШКОВ, АНДРЕЙ ФИЛИППОВ, ГОР ЧАХАЛ, СЕРГЕЙ ШУТОВ ВЫСТАВКА ОТКРЫТА ДЛЯ ПОСЕЩЕНИЯ: 27 МАЯ — 12 ИЮЛЯ 2015 по адресу: ул. Пречистенка, 19, Российская Академия Художеств ПОБЕДА КАК НОВЫЙ ЭПОС. ПОСВЯЩАЕТСЯ 70-ТИЛЕТИЮ ПОБЕДЫ

Говорят, геном культуры — три поколения. Если три поколения подряд хранят память о Событии, содержат в чистоте пафос, то пафос, перебродив, становится каноном, мифом, эликсиром.
Наш эликсир — Победа. Не триумф союзника над противником во Второй мировой, а победа наших над фашистами в Великой Отечественной. Где все рубашки — к одному телу, Третьему Риму, Нерушимому Союзу, который вбирал и хранил, питал и воспитывал.

Победа Сорок Пятого — золотое сечение всех прошлых Побед, кусочек мощей русского Жития, просфорка — каждому на язык. Мы ее чуть не потеряли, едва не продали. Вновь обретенное стоит внимательно рассмотреть.

Спустя четверть века Победа снова — предмет искусства, но ситуация изменилась. Если художники шестидесятых перелицовывали шинель отца — вверх суровой, нелакированной изнанкой, стараясь почувствовать и припомнить, то шинель деда пришлась на пору абсолютной условности, игры. Ветшают и уходят все рассказавшие ветераны, унося с собой смысл народной войны, а монументы и обелиски пополняют ряды симулякров в виртуальных ‘стрелялках’. В эпоху толерантности и глобалистического полураспада Победа становится личным делом, маргиналией, интуицией.

Но, как оказалось, не для того, чтобы исчезнуть, а для того чтобы получить вдруг новый, метафизический импульс. О Победе можно больше не говорить впрямую, не изображать буквально, не придерживаться указанных дат. Победа — везде: в отпечатках ладоней и замедленной съемке, белоснежном фоне и детских рисунках, в глине и соли, войлоке и нефти, в люминесцентном нимбе и шлеме космонавта, в ‘Балладе о Гвоздях’ и наблюдении за работой кузнеца.

Постмодернизм открывает для Победы экзистенциальный, периферийный круг кровообращения, создает живое и плотное эйдетическое свечение. Победа вездесуща и неуязвима. Ее проявления чудесны, ее приход неизбежен. Как торжество здоровья над болезнью, преобладание духа над телом, благодати над грехом. Органическая, спокойная суть Победы особенно нужна сейчас, в кольце кровавых взрывов, в накаляющихся спорах, ежедневном самоанализе. Она и есть наш золотой запас идентичности, где каждый — Неизвестный
Солдат внутреннего фронта.

Победа интересна: факты и память, метафизика и психология — все это теперь не столько скорбь о бесконечной утрате, сколько явление бессмертия души, чудо самопожертвования, таинство возрождения удивительного, надмирного этноса, ведомого самой историей.

Художники свидетельствуют, какой восторг и ответственность — чувствовать себя детьми Победы.

Юлиана Бачманова, арт критик

Это слайд-шоу требует JavaScript.