Проект «Игры с контекстом»

02.09 — 15.11.20

Константин Батынков

«Всюду жизнь»

02.09. — 20.09.20

Родившийся в советском Севастополе в семье полярного лётчика Константин Батынков на генетическом уровне воспринял, и многие годы воспроизводит особую реальность, реальность нескончаемых пространств непрерывного действа строителей светлого… прошлого.


Прошлое не артикулируется автором и не сообразуется с физическим временем. Оно мигрирует в содержательных планах его произведений, являя своеобразную метафору, укоренённую в памяти и воспроизводящую почти натурные пейзажи далёкого непреходящего детства.

Образы детей в данном случае фактически отсутствуют или мелькают где-то на периферии. Но именно оттуда, из умозрительного детства, с этого ракурса многосложные композиции Батынкова обретают то, что неосознанно притягивает к себе зрителя. Феномен детского мировосприятия — аналог «двадцать пятого кадра», онтологически присутствующий в большинстве его произведений. Это особая форма повествования, особое видение и понимание реальности, где всё возможно. Летающие коровы, например.

Батынков обращается к крупному формату, освобождающему горизонт, позволяя охватить взглядом практически всё, что движется в нескончаемом потоке становления и распада и замыкается в нескончаемую диораму наблюдаемой повседневности.

Парадоксально, но искусство родившегося в советском Севастополе в семье полярного лётчика Константина Батынкова говорит о повседневности, не зная ни пафоса, ни героя. Под стать Брейгелю с его «охотниками», с его «Икаром», с его отношением с действительностью, дезавуирующей героику, растворённую в кислоте мерцающей суеты «мира сего», Батынков работает со стаффажем, наделяя его особой смыслосодержащей артерией.

Мотивация большинства того, чем занимается Батынков, сопряжена не с механическим созданием фантазийных миров и затейливых мифологий, а с особым, очень индивидуальным взглядом и отношением к реальности, особым восприятием того, что существует вокруг, но скрывается в пейзажах нескончаемых гаражей, промзон, ЛЭП, пахнущих током электричек. В этой прозе дней, в этих зонах отчуждения происходит то, что происходить, казалось бы, не должно, но и здесь идёт жизнь — люди живут, рожают, мечтают, куда-то лезут, болеют, умирают.


Всюду жизнь, а Батынков просто её рисует, почти без отношения к происходящему. Он не расставляет акцентов, он смотрит окрест, панорамно, а фокусировка его интереса непредсказуема, как непредсказуемо бытие атомизированных персонажей его произведений. Батынков не художник-проповедник, он наблюдатель: «что видит, то поёт». И это предопределяет очень многое в его искусстве, в репертуаре его содержаний.

«Всюду жизнь» — серия новых чёрно-белых крупноформатов, где Батынков с присущей ему специфически русской иронией, граничащей с «онегинским» сплином, живописует родную страну, наблюдаемую им то ли со стороны обочины цивилизации, то ли из космоса, то ли из окна троллейбуса на Коровинском шоссе.
 

А.Петровичев

Ольга Горохова

«З.О.Ж.»

22.09 — 11.10.20

Если озадачить зрителя вопросом, что есть «женское начало» в современном искусстве, наглядной иллюстрацией и ответом станет творчество московской художницы Ольги Гороховой. Безусловно, в искусстве она не одинока, хотя и постоянно на это жалуется. Но это одиночество сродни уникальности. Это особое, естественное и очень женское одиночество, присущее исключительно творческим натурам «прекрасного гендера». Это и состояние души, и стереотип поведения, и чрезвычайно выразительный жест, выразительный на столько, насколько это может позволить себе только женщина. Искусство всё это визуализирует, делает наглядным.

Как художник Ольга Горохова сформировалась в среде западноевропейской богемы, в контексте тамошнего искусства, в среде которой прожила более двадцати лет, предпочтя ей московскую мейнстримную арт-тусовку начала 90-х. Именно Ольге Гороховой посвящена хитовая композиция «Муха-источник заразы» легендарной «Звуки Му» Петра Мамонова. Но, пережив типичное для творческой натуры состояние «всё достало», «Муха» улетает в Бельгию. Естественно, в поисках шоколадного счастья, полагая обрести его среди тамошних интеллектуалов и художников.

Сначала Горохова как и положено, с головой уходит в изучение классической живописи в колледже Санта Моника. Спустя время и став студенткой Гентской Королевской Академии изящных искусств, Горохова организует своё первое шоу в одной из лучших галерей Бельгии Jan Colle Gallery, показав абстрактный минимализм, полагая, что за ним будущее. Именно тогда Горохова, увлекаясь искусством Марка Ротко и других представителей Нью-йоркской Школы. Однако вскоре, Ольга понимает, что «это не её». Она обращает свой взор, свой интерес в пространства феерической, модной и запредельно востребованной Марлен Дюма, самой востребованной европейской звезде contemporary! И Оля начинает работать с живой формой, с натурой и натурщицами, и делает это предельно экспрессивно.

Спустя 20 лет, она возвращается в Россию и в одном из своих интервью в преддверии персональной выставки в Крокин галерее, одной из старейших частных московских галерей говорит, что «выставляясь в Москве, я получаю больше адреналина, резонанса, осмысленных, искренних слов, настоящих друзей и больше счастья. В Европе знаю всех знаменитых и богатых, знаю, кто ими занимается, как их раскручивают и почему. Общаюсь с ними и разговариваю об искусстве. Но скучно, поверхностно, не достаточно смысла в их словах, много клише. Они очень любезные и дружелюбные, все улыбаются, у всех похожие выражения лица у всех больше денег, но счастья нет…»

Безусловно, Горохова Ольга художник очень здешний, она — отсюда, и именно поэтому в её искусстве много подлинного, настоящего и понятного. Пройти Академию в Бельгии, прийти в себя и вернуться домой, где парадокс в экстазе сливается с закономерностью. Какая школа, девочки? Прибавьте к этому специфику женской природы…

Особенности т.н. «гендерного искусства» хорошо известны, известны его ракурс, оценочная шкала, приоритеты. Известно и то, что феномен «женского искусства» предельно личностен, почти бесстыден своей предельной откровенностью, лишённой и малой толики privacy в понимании и трактовке образа. В том числе и образа жизни, своей жизни, выставленной во всей красе на личной страничке в социальной сети. Серия произведений под условным названием «ЗОЖ», можно конечно, перевести как «Здоровый Образ Жизни», но лучше это не делать.

Применительно образу жизни «Мухи», это будет слишком откровенно. Назвала и назвала. Она не придерживается какой-либо программы или концепций, она всегда в свободном полёте собственных настроений, своих «шёпотов и криков». В этом её ценность, ценность её аутентичного искусства.

Всё искусство Ольги Гороховой о самом авторе, о себе самой. Оно вариативно и откровенно настолько, насколько откровенной может быть только женщина — в непредсказуемом жесте своего искусства, бескомпромиссного и предельно настоящего.

А.Петровичев

Владимир Анзельм

«Бесконечная история»

13.10 — 01.11.20

Искусство Владимира Анзельма, при всём многообразии стиля, формы и нюансировки содержания, едино в своём целеполагании, и каждая последующая выставка становится очередной версией «распознавания» и определения подвижного в своих проявлениях пространства европейской культуры.


Интерес к подобным исследованиям объясняется природой вещей и присутствует на генетическом уровне. Историческая антитеза славян и германцев в лице Владимира Анзельма обретает формы подвижной антиномии. Проблема идентификации «свой-чужой», применительно к человеку с русским именем и немецкой фамилией, обретает особое смысловое значение и нагрузку, а замкнутые и во многом самодостаточные полюса двух мирокультур обретают сложное, почти синкретическое единство. Отсюда — свободное обращение и синхронизация двух принципиальных и традиционных систем Евразии.

Доминантой нынешней апелляции к программной для автора теме становится выверенный набор архетипов, сообразованных в рамках единого и принципиальнейшего атрибута европейской цивилизации, представления о ней: речь идёт о классицизме.
Феномен классицизма оказывается основным содержанием выставки и раскрывается как архетип и непременный спутник преодоления мировых катастроф, войн и революций, как антитеза хаосу и ставшему привычным «закату Европы».
Классицизм Владимира Анзельма — отнюдь не просто Большой стиль, это некая мигрирующая во времени и пространстве матрица, активизирующая и оформляющая созидательные процессы «самоисцеления» в жёстком контексте исторической катастрофы европейских войн и революций.

В парадигме постмодернистской цитаты автор обращается к образцам европейской классики начала XIX века: к «Марсельезе» Рюда, идеализирующей французскую революцию, к «Виктории» Рауха, возвеличивающей становление Пруссии, и к хрестоматии советского классицизма Шадра, героизирующего оружие пролетариата.

Анзельм определяет неизменный «ген стиля», образец-ориентир, образец-идеал, присущий европейскому представлению о «Золотом веке», времени стабильности, соразмерности и порядка. Отсюда же — апелляция к античной Греции, имперскому Риму, Высокому Возрождению и последующей череде заимствований и интерпретаций, присущих европейской цивилизации.

Генотип классицизма, идеализирующий устои, воспитывающий и задающий цель вопреки локальной нюансировке, неизменен и определяем как «бесконечная история», сообразующая единое смысловое пространство.

Парадоксальным образом название выставки диссонирует с основным положением постмодернизма, постулирующим «конец истории». Де-факто история продолжилась. Но это уже иная история иного культурного пространства, иного формата, история, где массовая «общечеловеческая» культура увлечена сооружением очередной утопии «нового порядка» — виртуального классицизма.

А.Петровичев

Александр Панкин

«Геометрия имени»

01.11 — 15.11.20

Выставка Александра Панкина «Геометрия имени» развивает его многолетнюю художественную программу взаимодействия науки и искусства, которые, по мнению автора, всегда существовали в едином пространстве культуры – отсюда каждому произведению этой серии, каждой разработке художественной формы предшествует в небольшом объёме исследовательская работа – структурный анализ словосочетаний.

Слово – это бинарная система, состоящая из определённого количества гласных и согласных звуков. Прежде чем стать словом, они формируются в слоги – важный элемент «словостроительства». Число названных элементов также имеет значение в этом процессе формообразования, согласно с тем, что слово, как и число, есть форма.

В данном случае Александру Панкину интересна тема «Геометрия имени», главная задача – воплотить числовую реальность через художественную форму в пространстве искусства на примере не только имён знаковых исторических фигур, но и близких друзей, современных художников.

Выставка Антона Чумака «Оазис»

Антон Чумак

«Оазис»

21.10.20 — 22.11

Проект «Оазис» — это цикл технократического рисования на холсте, это образ, обращённый к априорной идее цивилизации интегрировать космос в орбиту своих интересов и создать в недрах космического холода собственное обиталище — оазис.

Космос Античности, Канта, Гагарина с сопутствующей им мифологемой, созерцательностью, романтикой и подвигом уходит в прошлое. Сегодня восприятие космоса переходит в категорию утилитарного проектирования, в парадигму художественного поиска.

Проект «Оазис» — это именно художественное проектирование умозрительного пространства, соединяющего в себе множество конструкций, мембран, структур, молекулярных решёток, где нивелируется грань, отделяющая естественное от искусственного, человеческое сознание от цифрового программирования, биология от механики. Мир меняется, и восприятие космоса приобретает новый формат, а диалог с ним происходит на иных физических и ментальных принципах.

Представление о космосе, как некоем виртуальном пространстве уходит. Космос становится физически ощутимым. Тонкая грань между представлением и реальностью оказывается вполне преодолимой условностью, а легендарный марш авиаторов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» с пассионармым «будетлянством» из далёких тридцатых прошлого столетия осуществляется в непредсказуемом настоящем.

Проект «Оазис» — это визуализация новой утопии, создание новой метафоры, метафоры антропоморфного жеста, «нового ордера», диссонирующего с энтропией чёрной пустоты, где чёрное – метафора возможного, наделённого своей физикой и закономерностью.

Проект «Оазис» — это образ построения альтернативного пространства, пространства-системы, выраженной в знаковых образах цивилизации, в апелляции к её архитектурно-смысловым маркерам-доминантам: Храму Святой Софии в Константинополе, Колизею в Риме, храмам Виджаянагарской империи и ряда иных прототипов.

Проект «Оазис» — это образ и размышление о будущем, проступающем в настоящем.

Александр Петровичев

Выставка Юрия Аввакумова «Некрополь»

Юрий Аввакумов

«Некрополь»

16.09. — 18.10.20

Музеи — кладбища искусства. Принято считать, что это сравнение принадлежит кому-то из футуристов. Действительно, в 1909 году Филиппо Томмазо Маринетти опубликовал Манифест и обоснование футуризма, в котором были слова: «Слишком долго Италия была страной старьевщиков. Мы намереваемся освободить её от бесчисленных музеев, которые, словно множество кладбищ, покрывают её».

Но еще раньше фразу «я устал от музеев — кладбищ искусства» записал в 1832 году другой поэт, Альфонс де Ламартин в своём Путешествии на Восток в главе, посвященной Афинам. Полностью знаменитая максима звучит так: «Я устал от музеев — кладбищ искусства — мертвые фрагменты без места, цели, целого, мраморная безжизненная пыль…»

В рассказе о современных Афинах Ламартин скорбит по прошлому этого великого города, ужасается его неприглядным руинам, предлагает восстановить Парфенон и не предполагает возвращаться сюда вновь. О кладбищах искусства пишет француз, житель города с крупнейшим музеем мира Лувром, только что стараниями Наполеона Бонапарта наполненном реквизированными сокровищами Египта, Греции, Италии и королевской Франции. Не снобизм ли это у одного поэта и фашизм у другого?

Современник А.С. Пушкина, романтик Ламартин предпочитает живую природу мертвой археологии, воспоминания — искусству, слова — музыке, мораль — материи. Вещи без контекста — основа любого музея, напоминают ему кладбища. А кладбища должны бы напоминать музеи. И они это успешно делают, иногда на века опережая музейные устройства сегодняшнего дня, как средневековые погосты, в которых кроме захоронений процветала разнообразная торговля, включая торговлю телом. Церковь с кладбищем в средние века была культурным центром досуга и отдыха как для горожан, так и для паломников. Сейчас на эту роль претендует музей.

Мощи многочисленных святых, на поклонение которым когда-то десятками тысяч съезжались верующие со всего света, сегодня замещены на похороненные в музеях произведения искусства. Для их посещения проложены разнообразные туристические маршруты, насыщая экономики городов и целых стран. Музеи и кладбища постоянно расширяются, иногда за счет других территорий — стадионов или аэропортов. Фальсификация святых мощей и произведений искусства есть распространенная практика и тогда, и теперь. Музейная архитектура Фрэнка Гери или Жана Нувеля так же поражает воображение зрителей, как когда-то поражала архитектура готических храмов.

Музейная экспозиция часто походит на кладбищенскую — урны в колумбариях расположены как картины на стене, то есть рядами и шпалерами. В каких-то музейных залах экспонаты громоздятся тесно как на еврейском кладбище в Праге, а в каких-то можно блуждать как на просторах Лесного кладбища Гуннара Асплунда. И пока наиболее известные культурные и государственные деятели собираются в почетные некрополи, рядовые культурные артефакты убираются в депозитарии. Дигитализация мертвого тела и музейного экспоната происходит одновременно с развитием компьютерных технологий. Иммерсивная практика включается как в погребальный обряд, так и в музейную экспозицию.

И музей и кладбище связаны с идеей бессмертия. И те и другие бесконечно продлевают жизнь своим подзащитным тогда, когда она уже кончена. Если кладбища репрезентируют мир подземный, то музеи — мир небесный. Ничто другое люди не хранят с большим почтением, чем память — о себе в мире и о мире в себе.

Альфонс де Ламартин похоронен на кладбище Сен-Пуан в Бургундии в каменном саркофаге. Филиппо Томмазо Маринетти — на Монументальном кладбище в Милане под чугунной плитой.

Юрий Аввакумов

Выставка Владимира Ситникова «Окрестности»

Владимир Ситников

«Окрестности»

22.08. — 13.09.20

В паре человек – природа, отношение сторон скорее конкурентные нежели партнёрские, это по сути бесконечная необъявленная война за ресурсы, рынки сбыта – за всяческую сиюминутную выгоду. Наше восприятие природы антропоморфно. И поэтому человек действует под старым девизом «наша задача взять все у природы» выступая в роли безжалостного колонизатора не только по отношению к себе подобным, но и к природному балансу планеты в целом.

Мы склонны забывать, что человек есть только малая часть этой самой природы. Он представляет для неё куда большую опасность, ставя под угрозу не только собственное видовое существование, но и жизнь как таковую. В нём категория страха, страха за будущее зачастую вытесняется в пользу сиюминутной выгоды.

Эсхатологическое восприятие окружающей действительности, превращает жизнь в перманентное ожидание конца света и накладывает на зрительные образы своеобразные фильтры психогаллюциногенной природы. Нам начинает очень многое мерещиться. Мы как бы не вполне уверены в видимой реальности, она может в любой момент обмануть, маскируя, подстерегающие нас опасности.

Как-то раз медитируя в позе врикшасана (дерево), как бы видя и слыша шелест листвы, я почувствовал себя этим самым деревом. Стало окончательно ясно, что природа отнюдь не фон для современного урбанизированного современного человека, как это когда то казалось, и такого рода субординация является в корне не соответствующей действительности.

Таким образом классическое искусство, начиная с эпохи гуманизма, ставящее в центр человека на фоне природы в качестве венца творения, и в целом продолженное в contemporary art, так же всё больше перестаёт соответствовать экологическим стандартам и реалиям времени. Исходя из этого на рисунках серии принципиально отсутствуют изображения людей. Растительность не нуждается в человеке. Мы видим как бы глазами дерева или человека-дерева только некоторые следы пребывания и деятельности людей.

Техника исполнения на полупрозрачной бумаге подчёркивает эфемерность нашего мира, готового к превращениям – такая манера исполнения перекликается с европейской романтической традицией и одновременно диссонирует с ней своей восточной «лубочной раскраской».

Жизнь деревьев в истории, их соучастие во времена природных катаклизмов, войн, смен политических режимов и т. п. Эмпатия, жизненные циклы дерева и человека и их соотношения, вот пожалуй настоящая тема проекта.

Владимир Ситников

Блог на WordPress.com. Тема: Baskerville 2, автор: Anders Noren.

Вверх ↑