Выставка продлена до 16.01.22

Вариативные игры с пространством, сдобренные многообразием осмысления этого непрерывного процесса, сообразующегося в единую систему динамичного концепта, созидают нечто новое, подвижное, лишённое каких-либо констант и более соответствующее снам «о чём-то большем», нежели устоявшейся данности. Система в своей избыточности традиционно провоцирует поиск ориентиров вовне и озадачивает себя чем-то новым и невозможным в преодолении предыдущих мотиваций и в обретении точек опоры. Это, наверное, единственное, что в логике своего развития сближает существование империй и искусства. В обоих случаях присутствует экспансия и выход в иные территории, а, применительно искусства, в иные дисциплины.

Искусство всегда отличала эта закономерность, проистекающая из мировоззренческих принципов автора, когда иррациональное начало умозаключений являло выразительную альтернативу уходящему рацио с культом устойчивости и физики возможного. И если возможное как потенциал присутствует в камне, то невозможному органичнее пребывать в идеях, формате и материале «визионерской архитектуры», например, в бумаге, как наиболее адекватной, по своей природе, для обращению к категории времени, в проектировании будущего и реконструкции прошлого.

Феномен «визионерской архитектуры» изначально, вероятно, со времён Пиранези, существовал на стыке архитектуры и мировоззрения, сообразуя одно с другим в желании уйти от устойчивости в область чистой идеи, в область эксперимента, вмещающего огромный спектр утопических построений от умозрительного замка до «совершенного» общежития в духе Томаса Моора.

Софья Инфантэ, создавая цикл макетов-рельефов из бумаги, естественным образом выходит на этот, ставший уже традиционным формат восприятия пространства, продолжает нескончаемую игру, формулируя собственное высказывание, собственную претензию на выход в категории невозможного. Безусловно, решая свои задачи, она не может не учитывать опыта и содержательных положений своих предшественников — классиков советской конструктивистской архитектуры Якова Чернихова и Ивана Леонидова или близких ей по времени художников концепции «Бумажной архитектуры».

Но она, о своём, и, будучи профессиональным архитектором, фокусирует внимание на области, где прикладное значение уступает место процессу отвлечённого конструирования, возведя его в принцип. С одной стороны. С другой же, как художник она уходит от утилитарного назначения архитектуры в сторону реализации задач, онтологически присущих искусству как таковому. Она моделирует невозможные пространства, играя с перспективой и планами бумажных макетов-рельефов, соединяя в общем поле замысла рациональное начало архитектурной задачи и иррациональный художественный жест.

Александр Петровичев

Под впечатлением от слов Бориса Юхананова про Тору я решил приступить к работе над еврейским алфавитом. Купил несколько книг на эту тему, в том числе известный средневековый мистический трактат Зоар. Мне понравилось, что буквы в еврейском алфавите подобны конструктору «Лего». В каждой букве заключены другие буквы. Они собираются, как конструктор. Есть три «буквы-матери», из которых все состоит, есть семь букв, обозначающих основные понятия. В чем-то они похожи на японские иероглифы — у них есть и цифровые значения. Каждая буква соответствует какому-то звуку, а также имеет цифровое и тайное мистическое значение.

В еврейской метафизике все построено на том, что люди переставляют в голове буквы имени Бога. Еврейский алфавит для меня был интересной темой, так как я занимаюсь духовными практиками, мне было любопытно на него взглянуть с этой точки зрения. Я даже купил пару книг по медитации с еврейскими буквами, сравнил с буддистской медитацией — оказалось, что между ними очень много общего.

Я создал свой, полностью самостоятельный алфавит. Но во время работы над ним я прочитал несколько книг, например, хасидский трактат рабби Менделя, посвященный именно буквам и цифрам. В цифровых значениях тоже заключается мистика. Основная буква в еврейском алфавите — «Йуд», она везде, во всех остальных буквах. Я ее изображаю в виде птицы. А еще из алфавита «прорастают» города. Я очень люблю художника Павла Филонова. Для него вся работа является полем, он покрывает всю плоскость картины зданиями, лицами людей и т.д. Для меня же это поле заключено внутри букв еврейского алфавита. Из них появляется мир, который я создаю. Он находится в границах букв, как бы за ними, это другое измерение. Я ввел три мотива — птицу (буква «Йуд»), город и первочеловека Адама. Я не хотел изображать его целиком, но лишь фрагментами. Эти существа как бы заглядывают в наш мир из моей буквы. Иврита я, ксати, не знаю до сих пор. Меня не интересуют слова, только буквы. С одной стороны, они являются элементом каллиграфии, объектом для медитации, с другой — каждая буква является символом, а символ более важен, чем слово.

Михаил Молочников

фрагмент интервью Екатерине Вагнер