К. Батынков, А. Джикия, Ф. Инфантэ & Н. Горюнова, А. Мареев (Лим)

А. Политов & М. Белова, А. Пономарёв, В. Ситников

Искусство на протяжении всей своей истории озадачивало себя двумя принципиальными вопросами,

непременными спутниками своего бытия – «что изображать?» и «как?». Рефреном всему этому

проходило то, что присутствовало как бы вовне этой проблематики и затрагивало в большей степени

профессионалов, напрямую вовлечённых в сердцевину творческого процесса. Именно здесь, на этом

уровне приоткрывается существующее по умолчанию — технология искусства как механизм его

появления на свет. Это область особых знаний и ощущений — тактильных, световых и прочих; это

предельно личное, почти интимное отношение к художественному материалу.

В данном случае речь о бумаге, материале сложном в проявлениях, богатом в вариативности,

дорогом в изготовлении и дешёвом, если забыть о вышеперечисленном в безудержном жесте. На

бумаге можно рисовать, печатать, резать, рвать, царапать, из неё можно что-нибудь склеить, размять

и просто сжечь. Горизонт возможностей бескрайний. «Бумага стерпит всё!» — афоризм-установка,

раскрепощающая и снимающая комплексы и фобии, что нередко вызывают более устойчивые к

творческому истязанию поверхности.

Именно бумага как особый материал при всём многообразии форм и содержаний акцентирована в

серии выставок графики, объектов, коллажа. Она оказывается основанием и пространством особых

возможностей в реализации авторского замысла, материей, несущей в своих слоях и массах нечто

важное, что создаёт условие и отчасти определяет форму того, что в итоге становится

произведением искусства.

Дима Грин относится к категории авторов, чьё пребывание в искусстве, в пределах его внутренней логики непременно, почти экзистенциально стремится куда-то вовне. Его работы лишены картинной замкнутости, а внешний контур, размыкая композицию, превращает произведение в осколок чего-то большего. Возникает особое напряжение, почти надрыв, а рефлексия, соединяясь с сопричастностью, определяет специфику языка, поиск решения и адекватный технический материал. 

О материале. Принципиальным становится строительный скотч, обычный цветной, но лишённый своей естественной функциональности. Грин здесь не первооткрыватель, и речь не об этом. Он решает задачи внутри собственной, давно сложившейся и артикулируемой системы близкой эстетике «левацкого» жеста, репродуцируемого сегодня в недрах молодёжного андеграунда. 

Проект «Антитела». Если и присутствует здесь нечто из области медицины, то не приобретает доминирующего акцента в конструкции авторского высказывания, в его содержательном плане. Это особая история. Её отпечаток наполняет дополнительным смыслом произведения, а неизбежная нарративность заключает в себе отголоски концептуального дискурса с его непременной игрой с социальным контекстом и цитатой. Пребывая в этой системе координат, Грин уходит от физической определённости, визуализируя представление, сопрягая в едином замысле телесность и её транспарантную проекцию – антителесность как особую конструкцию социальных представлений и имиджей.
Имиджи «лидеров общественного мнения» в данном проекте сообразуют  мозаику того самого представления. Речь о хрестоматии мировой культуры и науки с явным отсылом к стилистике поп-арта, с одной стороны. С другой же, имиджи лишены подобия, телесности и даже узнаваемости. Автор моделирует именно представление, визуализирует нематериальное, создаёт антитело, имидж. А транспарантная природа скотча, его прозрачность как непременное физическое свойство лишает портретируемого привычной телесности, переходя из категории технического средства на уровень языковой художественной конструкции. 

https://russianartfocus.com/people/alexander-mareev-the-sphinx-of-russian-contemporary-art/

https://www.mk.ru/culture/2022/10/12/vladimir-molochnikov-vsyu-zhizn-zhivu-tolko-za-schet-svoego-iskusstva.html

Александр Мареев (Лим) — одно из знаковых и загадочных явлений в искусстве 90-х. «Когда все часы ушли в сторону», а происходящее в социуме не поддавалось логическому осмыслению, культура ответила парадоксами и своеобразием в стереотипе поведения. Но далеко не каждый парадокс из богемы оставил после себя уникальный, только ему присущий след в искусстве. Мареев, пребывающий в те дни в самом «центре циклона», и сегодня остаётся абсолютно своим среди художников, чьё искусство стало уже классикой.

Стилистика его произведений меняется, но сохраняется присущая Марееву особая эстетика, — сложный эликсир куртуазного жеста и чего-то очень личного, не поддающегося какой-либо идентификации, почти экзистенциального, обитающего «на грани». От ставших уже классикой каллиграфических «комариков» и «рыцарей» Мареев если и не отходит, то начинает активнее работать с натурой, чередуя походы на пленэр с фиксацией умозрительных видений несущих в себе отголоски диковинной традиции генетически близкого художнику корейского искусства и постсоветского агитационного плаката, сделанного вручную. Отсюда и сложный эликсир смыслов и форм в новой выставке Александра Мареева (Лим) – «Коммунизм и буддизм».

06/10/22 — 06/11/22

Климентовский пер 9/1

http://www.krokingallery.com

Вход в галерею теперь охраняют «Чуваки» Анны Мягких
2022, акрил/керамика/смешанная техника

Ольга Горохова вошла в искусство достаточно давно, вошла особым образом, избежав схоластического искуса академизма, вопреки пребыванию в стенах Королевской Академии Изящных Искусств Гента. Разрывая устоявшиеся шаблоны и стереотипы восприятия, она оказалась в многомерном пограничье парадоксального сопряжения чего-то личного с его тоской по идеальному и мира внешнего с его агрессией и хаосом. Ориентированная на сверх задачу в отношениях с реальностью, наполняющей её произведения особым драматизмом, художница осознаёт, что очень многое из того, что за порогом её сознания лишено покоя, тревожит, иногда сбивает с ног.

Искусство для неё становится частью персонального бытия, кажущейся альтернативой трагизму внешнего мира. Она уходит в своё искусство, в придуманное и обустроенное до мелочей убежище, неожиданным образом, оказывающееся не менее травматичным, даже мучительным в своих откровениях. Искусство Гороховой аутентично; это сложная рефлексия и антитеза тому, что её провоцирует, пленяет и завораживает одновременно, подстать «стокгольмскому синдрому».

Горохова визуализирует на холстах свои восторги, свои страхи, переходящие в крик. Но это не «Крик» Мунка, он для неё слишком рационален. Здесь иная материя, иная природа. Природа женщины, с её «шёпотом и криком» – откровение и онтология искусства Ольги Гороховой, раскрывающаяся вопреки её желанию и самоананализу. Это особое состояние, особый тип экспрессии, потоками изливаемой на поверхность холста; это слово, лишённое последних кожных покровов, обнажающее внутреннюю предельно напряжённую «мускулатуру» души. Это удивительное, по своей ментальной конструкции, соединение мощного как удар хлыста жеста и особой в своей лиричности интонации «золотого века» с его нездешней негой, эросом таинственных одалисок, вечного цветения и почти бонаровской флоры и фауны.

«Золотая рыбка» новая серия произведений Ольги Гороховой — метафора потаённого желания, грёзы о возможном, но неизбежно ускользающем идеальном. Пребывание художницы в постоянном поиске отражается на стилистике произведений; она меняется, сохраняя присущую автору напряжённость; живопись становится богаче в своих нюансировках, рисунок же наоборот растворяется в экспрессии мазка и разливах краски.

Горохова продолжает жить в искусстве, удаляясь от каких-либо констант и определённости, извлекая свои образы из таинственного зазеркалья памяти, сновидений и чего-то очень личного сокрытого и от нас и от неё самой.