Александр Мареев (Лим) «Эвонская лебединая»

Колибри-ангел, колибри-звездошейка!
А.Мареев (Лим)

«Эвонская лебединая». Так озаглавлена новая серия графики Александра Мареева (Лима), образующая экспозицию автора, ставшего безусловным явлением, интригой и загадкой в контексте того, что формирует представление о современном художественном процессе, его доминантах, языке, программе и ракурсе восприятия.
Парадоксальное мышление как феномен сознания, присущий творческой личности и как характерный атрибут культурного пространства в произведениях Мареева (Лима) обретает нечто краеугольное, отображающее его внутреннюю суверенность в отношении с окружающим. И если перейти на язык метафоры, то в рисунках Александра ощущается нечто запредельное, как запределен творческий процесс, не способный удержаться не только в условности формата, материала и технологии, но и сюжета. Искусство Мареева (Лима) многопланово – это его жизнь; оно экзистенционально и непрерывно воспроизводит на тленных носителях, будь то бумага, картон или холст, отпечатки нечто большего, невместимого в параметры определённые традицией «системного подхода». И если «системность» просматривается, то речь не более чем о её неосознанной имитации; автор своим произведением приоткрывает область недосказанности обрывком фразы или туманом очень личного воспоминания.
Здесь парадоксы начинаются с самого названия. Ни одна из пяти выставок, показанных в Крокин галерее, начиная с 1999 года, не включала в экспозицию работу, давшую ей своё название. Она имело место быть, но всегда оставалась во вне или уходила в небытие, фиксируемая автором как «утраченная» по аналогии с произведениями, эхо которых улавливается лишь в шелесте страниц истории искусств рубежа XX – XXI столетий.
Но в «парадоксе Мареева (Лима)» явлена особая закономерность, присущая искусству вообще, его онтологии. Если, конечно, говорить об искусстве, где сам автор, его бытие оказывается непременной и доминирующей частью творческого процесса, частью неописуемого космоса, определяемого отголосками его частных проявлений; особенностью мышления или стилистикой произведений. Искусство Мареева (Лима) — это действительно космос, выходящий за рамки конкретной темы, не вмещающей привычные нам причинно-следственные связи, живущий своими законами, приоритетами, свободными от навязчивых трендов и дискурсов.


Каждый его лист – это своеобразный крипто текст с массой явной и зашифрованной информацией, значение которой априори не поддаётся распознанию. То, что предложено зрителю надо просто разглядывать, как разглядывают искусство китайских живописцев эпохи «Перемен» или «Сражающихся царств», не озадачивая себя его содержанием и историческим контекстом. И если обратиться к содержанию новой серии, то оно как бы сокрыто своим названием, уводящим вовне и лишь приоткрывающим потаённые глубины замысла.
«Эвонская лебединая» — это опять парадокс, неожиданным образом воскрешающий в памяти место рождения Уильяма Шекспира, о котором в данной серии ни слова. Здесь название не формула, определяющая содержание выставки, это её поэтическая метафора, музыкальная интонация, созвучная образам великих композиторов, скрупулёзно отрисованных автором и ставших тематической доминантой выставки. Здесь каждый портрет это внимательная, особенно к деталям, перерисовка известных прижизненных изображений классиков мирового музыкального искусства. Но речь, не о механическом копировании, не о развёрнутой постмодернистской цитате, а о «погружении в образ» извлечённый из архива виртуальных библиотек, где в фокусе интересов автора оказывается совокупность визуальной схожести, страниц биографии и музыкального ряда.
Но и здесь Александр не замыкается на портретируемой личности, а передаёт нечто большое; вскрывает особые смыслы, извлечённые из неведомых пластов своего сознания и проецирует на поверхность бумаги ввиде графического рисунка, обрамлённого каллиграфией трудно воспроизводимых, почти иероглифических текстов вплетённых в единую ткань произведения.

Александр Джикия «А4»

Название выставки Александра Джикии “А4”, ассоциируемое одновременно с шахматной партией, «морским боем» и размером печатного листа, согласно авторскому замыслу, сфокусирована на последнем варианте и заключает в себе не метрические особенности, не пропорцию соотношения сторон, а сводит воедино без малого сотню атомизированных сюжетов, определённых а-четвёртым форматом.
Представлять широкой аудитории самого автора было бы излишней тавтологией. Достаточно сказать, что Александр Джикия знаковый отечественный художник рубежа двух столетий. И ключевым в этой краткой СV окажется слово «рубеж», а точнее начало новой эпохи. 2000-2001 годами датированы листы этой графики, ожидавшей своего дебюта без малого четверть века и незнакомой большинству почитателей искусства Джикии.
Если вернуться к названию выставки, то оно, безусловно, унифицирует и определяет не содержательный план произведений; он многообразен, а формат листа, основанный на метрической системе мер (в данном случае 21х29,7 см), что тоже имеет значение, учитывая особое отношение Джикии к геометрии, числу и прочему пифагорейству. Но в данном случае речь не о числе, речь о психологии восприятия пространства, его размера, тактильности бумажной поверхности; то есть всего, что во многом обуславливает стилистику изображения, его особую почти интимную интонацию.


Однако столь скромный формат, лишённый претензии на нечто большее отчасти обоснован и причинами из области творческой биографии. Как раз в эти годы Александр Джикия переезжает из Нью-Йорка, где он работал плотником в Музее Соломона Гуггенхайма в Анкару и начинает педагогическую карьеру, читая лекции по основам дизайна в Университете Билкент. Именно здесь в свободное время на многочисленных листках путевого формата рапидографом и цветными карандашами он фиксирует то, что «приходило в голову». Приходило обильно и со временем рисование чего-то очень личного, извлечённого из глубин сознания, памяти и сновидений обретало очертания художественной программы, непременной спутницы его творчества всех последующих лет. Обращение к античности будет позже. И если многочисленные омажи на древнюю мифологию собирались в серии, то в данном случае, сюжет малоформатной графики индивидуален, замкнут на себе и, подстать «калькам» из 90-х, хрестоматии искусства Александра Джикии, являет полноту художественного высказывания.

Дима Грин «Скотч»

Выставка Димы Грина «Скотч» собирает в единую экспозицию знаковые произведения автора. Предельно конкретное название выставки заключает в себе концентрат смыслов и сублимацию всего того, что влекло, мотивировало и определяло поиск художника в последние годы. Упаковочный скотч как средство художественного выражения и как концептуальный знак обретает у Грина особое значение и метафорическое наполнение.
Экспозиции состоит из произведений разных серий, сообразованных в единое высказывание системным подходом художника в понимании своих задач и устоявшимся стилем, результатом многолетнего поиска индивидуального художественного языка.
В своей реакции на процессы в современном социуме Грин акцентирует внимание на человеке как социальном архетипе и на природе как знаке таинственной «безмерности». Он наблюдает с ближнего ракурса, с уязвимой позиции современника текущих событий.


Обращение к образам-архетипам исподволь акцентирует тему анонимности, глубоко изученную художником, сокрытого псевдонимами «Грин» и «Verde». Автор на крупноформатной ткани выклеивает скотчем портреты людей, наделяя их отвлечёнными чертами анонима, сокрытого от зрителя «маской» незнакомца. В центре внимания оказывается именно незнакомец как архетип, образ которого реализуется в стилистике близкой эстетике стрит-арта.
Искусство Грина — это всегда синтез выразительной формы и социальной рефлексии, сообразованных в единую многосложную метафору. Его активное взаимодействие с реальностью, его острое восприятие присущего ей напряжения провоцирует выразительную реакцию, радикальный жест, художественный образ, моделируемый лентами цветного скотча.

Франциско Инфантэ & Нонна Горюнова «Порталы»

В нашей повседневности мы сталкиваемся со смыслами, сконцентрированными в казалось бы обычных предметах, о которых мы даже не задумываемся.

Возьмём, к примеру, слово «портал», что происходит от «porta» и в переводе с латыни означает «ворота». То есть портал это по то, что соединяет два пространства, знак перехода из одного в другое. Этими вратами или воротами мы пользуемся постоянно, не фокусируясь на умозрительных тонкостях. Но именно они однажды в сознании художника преобразуются в метафору, существующую на уровне интуиции и ожидающую своего времени, формулировки, определения. И лишь в этом случае портал нашего сознания приоткрывает особое содержание и наполнение, указующее на символизм слова «ворота», что имеет глубоко онтологическое и экзистенциальное значение. И совсем не обязательно делать шаг через умозрительный порог. Иногда достаточно посмотреть сквозь проём в пространстве, по ту сторону и соприкоснуться с чем-то иным.

Искусственный объект или структурная «решётка» артефакта, что мною и Нонной создаётся многие годы определяет границу этих пространств. А наше местоположение и то, что мы наблюдаем вполне обычно и узнаваемо — подмосковный пейзаж, лишённый какой-либо нарочитости и пафоса. Мы просто лицезреем сквозь нашу конструкцию уголки знакомого нам земного бытия, его признаки и формы. И если вспомнить Александра Блока, который видел мир через «вуаль», то мы его рассматриваем в синтезе двух пространств, двух начал, сообразованных в метафору. Именно в этом формате возникает особое наполнение, когда обычный пейзаж благодаря смоделированному нами порталу обретает новые смыслы и планы. Приоткрываются врата в нечто иное, не считываемое без подобного рода артикуляции. Возникает новое качество пространства. Оно становится проницаемым, в него можно визуально перейти. Это особая ситуация, особая фокусировка.

В природе существует своя конструкция, своя предметная логика, но в нашем сознании любой предмет может обрести признаки бесконечности, что объясняет множество точек в рассмотрении реальности. Отсюда и вариативность наших артефактов, создание которых локализовано в достаточно ограниченном месте нашего пребывания. Феномен артефакта в одном из своих прочтений – это точка фиксации полноты персонального присутствия в каждом нашем цикле. Это не догма, это принцип, который позволяет выйти на новую платформу восприятия мира на уровне метафоры, воспроизводимой нашим сознанием.

Александр Константинов «Формулируя пейзаж»

В «послужном списке» Александра Константинова много жанров, стилей, подходов и проектов. В 1990-е он занимался геометрическим искусством, соединяя его с пространством интеллектуальной деятельности, изучая формуляры, миллиметровки, разнообразные шкалы, радары и линейки. В 2000-е он работал в жанре паблик арт, применив свои структуры к огромным инсталляциям на площадях и улицах городов. В 2010-е он сотрудничал с архитектурными бюро, определя внешний облик зданий, создавал архитектурные объекты и проектировал парки.

Выставка «Формулируя пейзаж» это редкая возможность познакомиться с ранним периодом в искусстве Александра Константинова, с его живописью и графикой 1980-х годов, которая никогда раньше не выставлялась. В 1980-e, последнюю декаду Советского Союза, многие художники работали «в стол». Константинов в то время преследовал карьеру математика, и преподавал в одном из московских ВУЗов (МИЭМ). Он рисовал каждый день, но работал в относительной изоляции посещая лишь независимые московские студии и переосмысляя уроки любимых «учителей», таких как Поль Сезанн или Джорджо Моранди.

Именно в этот важный период были сформулированы многие приемы и предпочтения, развитые Константиновым в последующих работах. Подобно Питу Мондриану, пришедшему к абстракции из пейзажа, Константинов постепенно абстрагирует форму, геометризирует объемы, выстраивает регулярные ритмические композиции.

В его живописи лаконичность формы создает почти метафизическое пространство, а сезановский прием подчеркивания линии отдельным пятном заставляет пейзаж распадаться на световые блики или превращает стволы деревьев в полосы, характерные для последующих работ художника. Константинов экспериментирует, подчеркивая контуры крон цветным светом, предвосхищая свои световые объекты.

В графике Константинов, будучи увлеченным гравюрой и не имея доступа к этой технике, имитирует ее от руки. Так возникает его фирменная параллельная штриховка, фактурные и «живописные» возможности которой он будет изучать всю жизнь. Сама идея имитации одной техники другой, гравюры—рисунком, карандаша—офортом, как в его книгах художника, или настоящего дерева—нарисованным, как в его городских инсталляциях и парках, происходит именно из этого периода. Константинов присматривается к возможностям и ограничениям разных техник, часто воссоздавая одну и ту же композицию и в живописи, и в графике.

В 1988 году Константинов вступает в «Эрмитаж», первое независимое выставочное объединение периода Перестройки. Его стиль сразу радикально меняется, открываясь более смелому экпериментаторству с материалом и формой, и выходу в трехмерное пространство. Уже в 1992 году новые работы Константинова были выставлены на персональной выставке в Третьяковской галерее, положившей начало его плодотворной и разнообразной карьере художника и архитектора. Но на протяжении всей жизни Константинов будет пользоваться идеями, сформулированными в его ранних пейзажах.

Юлия Туловская

София Инфантэ «Линия разлома»

Идеи сами по себе не возникают. Я нахожусь в постоянном движение, что-то пробегает мимо, не вызывая эмоции, на чём-то, наоборот, фокусирую свой взгляд. Именно этот фокус, в зависимости от ситуации, и становится импульсом в появлении той или иной идеи, а дальше она начинает оформляться и обретать свои очертания.

Идея выставки возникла в самолёте, когда я разглядывала в иллюминатор горные хребты, изрезанные линиями каменного кракелюра. Вроде бы привычная история, многократно наблюдаемая, но в этот раз я обратила внимание на рисунок разбегающихся линий, то непрерывных в своей протяжённости, то напротив исчезающих и проступающих вновь в складках тектонических масс в их непременных разломах.

Всё, казалось бы, знакомо и обычно, но эта картинка в иллюминаторе неожиданно спровоцировала в моём сознании метафору, напрямую затрагивающую лично меня. Произошла какая-то странная экстраполяция; мои эмоции мне представились в виде стихий, за которыми можно наблюдать и в процессе наблюдения вычленять основное движение внутреннего состояния, перемены которого сокрыты в особых разломах. Эти линии пересекаются, ломаются в изгибах жизни, исчезают и возникают вновь, образуя сложный рисунок где-то на уровне сознания. Они определяют непрерывное визуальное движение, которое увлекает и зрение, и эмоцию.

Это всё очень трудно передать обычными словами и язык искусства в моём случае, наверное, самый адекватный. Меня, безусловно, пленяло всё это многообразие проявлений линии в её изломах, в непредсказуемом «маршруте», в её особом напряжении и разломе. Но, во избежание энтропии, я находила баланс интуитивного ощупывания и моделирования ситуации в обретении условного порядка, структуры. Для меня как для архитектора это необходимо. Это одна из форм моего взаимодействия с реальностью, её интерпретация на языке близкого мне минимализма

Александр Пономарёв «Дорожная карта»

Искусство Александра Пономарёва в своей базовой установке тождественно стратегии развития. Дорожная карта как план и инструментарий его осуществления — онтология творчества Пономарёва, программа с выраженными приоритетами, ценностной шкалой, смысловыми акцентами и координатами поиска.
Именно поиск как процесс в искусстве Александра Пономарёва обретает категорию абсолюта и непрерывного действа, выходящего за рамки индивидуального творчества в область широкого взаимодействия и непрерывного диалога. Александр Пономарёв – художник проекта. Это его формат и алгоритм реализации художественного замысла, синтезирующего рафинированный стиль рисунка с гигантскими формами объектов и инсталляций с их выразительной материальностью, фактурой и скрежетом механизмов.


Дилеммы — где кончается искусство и начинается нечто иное — для Пономарёва не существует. Всё иное, понимаемое под реальностью, от искусства неотделимо и сопряжено с ним, вписано в его мореходные карты и прочую геолокацию. Но именно эпика мирового океана становится выразительной доминантой его творчества. Морская романтика «хождения по водам», ставшая принципиальной страницей его биографии, системообразующей для сложения его творческой навигации, моделирования художественного образа.
«Океан» Пономарёва, при всех его красотах и физике измерений, в своих смысловых глубинах и ценностных доминантах в большей степени соотносим с «океаном» Станислава Лема, загадочной субстанцией, пространством особого смысла. Искусство Александра Пономарёва в мировоззренческом плане всегда выходит за рамки. Оно междисциплинарно по определению. Отсюда многоплановость художественного высказывания, где в приоритете образ мысли, а полнота восприятия во многом обусловлена представлением об авторе, погружением в его мистерию, его сверхзадачу, где каждый рисунок — элемент чего-то большего, раскрываемого в массиве единого замысла. Будь то страница блокнота или навигационная карта, в искусстве Александра Пономарёва это документ, фиксирующий этап становления и реализации грандиозного проекта; это особый синтез, сублимация идеи, зерно, таинственная «хромосома», способная развиться в нечто несоизмеримое с зарисовкой на странице бортового журнала.


Иногда Пономарёв ставит на паузу, погружаясь в нечто созерцательное, в рисование с натуры, воспроизводя особое состояние, близкое поэтической цезуре, имеющей особое значение и смысл в организации общего строя. Но основные маршруты Александра Пономарёва уверенной рукой проложены на штурманских картах в ином формате, в формате адекватном человеку, пребывающему в эпицентре циклона в поисках соразмерной метафоры.
Александр Петровичев

http://www.krokingallery.com

+7(964)564-0303

(вход бесплатный по предварительному звонку)

Климентовский переулок 9/1

Александр Джикия «40 лет в строю» в Российской Академии Художеств при поддержке Крокин галереи

На выставке «40 лет в строю» в залах Российской Академии Художеств реконструированы знаковые проекты известного московского художника член-корреспондента РАХ Александра Джикии. Название выставки в определённой степени условно; оно отсылает в далёкий 1983 год, когда Джикия сорок лет назад впервые показал своё произведение.


Экспозиция, состоящая из многочисленных серий графики, объектов и инсталляций развёрнута в девяти залах, в сложном сочетании автономных высказываний, сообразованных автором в единое смысловое пространство.
Пред зрителем раскрывается феноменальное в своём интеллектуальном содержании и пластическом решении искусство, парадоксальное в своей игре с реальностью и уникальное в её прочтении и восприятии.

Александр Петровичев

Антон Чумак «FATA MORGANA»

Мир миражей — это мир иллюзий. Но в отличие от чистой фантазии, мираж отображает реально существующий объект. Просто обычно он гораздо дальше и недостижимее, чем мы его видим, воспринимаем. Однако, сам факт реальности отраженного объекта заставляет нас задуматься о возможности его поиска. Фата-Моргана — это сложный мираж с множественными отражениями действительности, дополненными нашим воображением. Сегодня в условиях стремительно меняющегося агрессивного внешнего мира, мы зачастую ищем опору в мире внутреннем, и спрятаться в нем. Иногда мы строим «воздушные замки» в своём сознании, а иногда это мечты о чем-то более реальном: о мирной жизни, о новой «тихой гавани», или, наоборот, мечта о месте силы, где мы бы могли реализовать в полной мере свои возможности. Подобно миражу, наши фантазии опираются на то, что мы уже видели и можем себе представить. В своей новой серии работ я изображаю вымыленные острова. Я ищу в своем сознании образы острова-«утопии», которые способны на время заслонить близкую для меня действительность. Но, подобно фантомам дальнего видения, их мотивы, безусловно, имеют свои прообразы в истории архитектуры, природе, современных технологических процессах. Однако, эти мотивы переплетаются, иногда непредсказуемо, как будто во сне, или в сложном мираже Фата-Моргана, рождая новые эклектичные образы.

Так образ античного храма в своём же отражении предстает уже футуристическим индустриальным пейзажем, или строгие архитектурные мотивы древнего Египта дополнятся сетью антенн и радаров. Также в изображениях есть намек на двойственность, характерную для эпохи метамодернизма. Острова на картинах зачастую имеют свои отражения, и на этих отражениях объекты иногда предстают уже руинированными временем или катаклизмами. С одной стороны, это намек на неизбежность последствий законов энтропии и однонаправленность стрелы времени, с другой стороны — напоминание о катастрофических последствиях попыток воплотить в жизнь утопические мечты. Но все-таки времена хаоса и разрушения неизбежно сменяются временами стабильности и роста. И мне бы хотелось, чтобы острова, изображенные на моих работах, ассоциировались с новой землей, обнажившейся после потопа, точками роста новой жизни и новой цивилизации

Блог на WordPress.com. Тема: Baskerville 2, автор: Anders Noren.

Вверх ↑