«…У меня нет задачи сказать такое, чтоб сразу на первые полосы, чтобы сразу в историю искусств, чтобы сразу кураторы, музеи там: Всё прозаичнее. Просто что-то по-новому видишь, а на что-то вообще внимания не обращаешь. Было чёрно-белое, стало цветное, было на холсте, теперь на виниле, были маленькие работы, стали большие. Это трудно объяснить. Просто так хочется. Это где-то под коркой. Художник должен что-то делать, а не ломать голову о тренды и тенденции. Это не его дело…»

Константин Батынков

НА РЕЙДЕ

/ живопись /

с 17 июля по 30 августа 2013

ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ДОГОВОРЁННОСТИ,
(Климентовский пер., 9, рядом с м.Третьяковская, Новокузнецкая)
тел. 8. 964. 564. 03. 03

Это слайд-шоу требует JavaScript.

Константин Батынков, биография, избранные работы

Константин, ты уже не впервые возвращаешься к избранной когда-то теме. При этом тебе удаётся избегать, казалось бы, естественного штампа, избегать механичности и повторов вопреки обычному для тебя изобилию работ. ‘Детство’, ‘Город’, ‘Космос’, ‘Война’. У каждой из тем есть свои подзаголовки, вариации, но суть не меняется. Сегодня ты снова касаешься темы моря, чей горизонт решений столь же необъятен, как и сама морская стихия. И тебе опять есть, что сказать?

К. Батынков. А почему нет? Правда, в этот раз название будет новое. ‘На рейде’. В следующий раз, наверное, ‘Морской узел’ или ‘Восемь кабельтовых’, может, ‘Ватерлиния’. Ну, а что ещё рисовать кроме морских пейзажей, кораблей, причалов? Самые любимые виды за всю историю человечества. Что может более вдохновлять в природе как не вид бескрайнего моря? Сидишь на берегу моря и любуешься закатом, штормом, штилем. Это же идеальная картина мира. С одной, может быть, оговоркой. По мне, лучше любоваться морем, стоя на берегу, как у Каспара Давида Фридриха, нежели барахтаться в нём, как у Айвазовского в ‘Девятом вале’ или у Жерико в ‘Плоте Медузы’. Мне не очень близка тамошняя наигранная романтика. У меня, наоборот, без экстрима. У меня именно ‘На рейде’, в данном случае на внутреннем рейде, в гавани, в бухте. Я когда всё это рисовал, то просто отдыхал. После других тем, сюжетов, ужасов, катастроф, охоты за приведениями и прочими дискурсами и трендами, хочется просто прийти в себя и просто порисовать. И начинаешь в восемьсот первый раз рисовать всё тоже море.

И чем восемьсот первый отличается от восьмисотого?

К. Б. Мне кажется, в этот раз всё значительно лучше! Я уже перерисовал практически всё! Вроде и по кругу ходишь, а не утомляет. Возвращаешься к чему-то любимому, пусть замусоленному, но любимому. У меня нет задачи, сказать такое, чтоб сразу на первые полосы, чтобы сразу в историю искусств, чтобы сразу кураторы, музеи там: Всё прозаичнее. Просто что-то по-новому видишь, а на что-то вообще внимания не обращаешь. Было чёрно-белое, стало цветное, было на холсте, теперь на виниле, были маленькие работы, стали большие. Это трудно объяснить. Просто так хочется. Это где-то под коркой. Художник должен что-то делать, а не ломать голову о тренды и тенденции. Это ни его дело.

Ты родился в Севастополе, отец — полярный лётчик. Это же архетип советского детского эпоса. Сгусток романтизма. Большинство твоих тем, если ни все, ‘родом из детства’?

К. Б. Меня мама в коляске выгуливала на берегу Севастопольской бухты, на морском ветру, и Заполярье тоже знаю не из телевизора. Поэтому море и небо у меня в генах. Отсюда и самолётики-вертолётики, подводные лодки, крейсеры. И потом, я много лет провёл в Выборге на берегу Финского залива. Каникулы у дедушки с бабушкой. Десять лет из своих пятидесяти четырёх я прожил на берегу моря. А если к этому приплюсовать все мои командировки, киноэкспедиции:Но здесь, надо оговориться. На берегу моря, не на корабле. Это важно. Отсюда и название ‘На рейде’. Потом, моя настольная книга ‘Дредноуты’, я её периодически пролистываю от корки до корки. Вообще книжки про море и корабли, это отдельная тема, я их перечитал массу. Это моя среда. Мне это интересно. Там всё просто, элементарная композиция — линия горизонта, море, небо, кораблик. Вот и лепишь из всего этого, решаешь по-своему пространство, ищешь цвет, здесь на самом деле много чего.

А как на всю эту маринистику смотрит твой друг Александр Пономарёв?

К. Б. Саша Пономарёв, не просто мой друг и отличный художник, но и профессиональный моряк. Он море знает изнутри. Здесь совсем иной подход, иные задачи, что-ли. Я смотрю на море с берега, он — с корабля. У меня романтика — ушли, пришли, закат, восход. У Саши иной нерв, пройти пролив Дрейка, погружение — всплытие, течения, ветра. Тоже романтика, но этим надо уже жить. На самом деле, девяносто процентов художников, которые рисовали эти корабли и шторма, никогда не были в море, в отличии от Пономарёва.

При этом, у тебя тоже не натурные виды?

К. Б. Мало того. Я ведь даже не море рисую, а копаюсь в своих ощущениях. Это мои переживания. Это мой внутренний рейд, здесь я бросил свой якорь. А с натурой всегда было непросто. В СССР был закон, что мосты, акватории, железнодорожные развязки, аэропорты и прочее с натуры рисовать нельзя. Меня постоянно арестовывали с этюдником и в Сочи и в Анапе, в Новороссийске. Кругом фотографировали, а рисовать было нельзя. Ну, отпускали, конечно. Да и с натуры рисовать отдельная тема. Всё меняется моментально и по нескольку раз. Сочинять интереснее. Вот все и сочиняют. В средние века, например, все рисовали корабли непонятной конструкции, которых никогда и не было. Художник сидел, скажем, в Риме и рисовал корабль таким, каким ему он представлялся. Без всякой натуры. Это века с XIX стали с натуры рисовать. И тут же появился Тёрнер, который стал рисовать впечатления от моря.

То есть то море, что рисуешь ты, обусловлено приливом и отливом твоего настроения. А оно чем определяется?

К. Б. Возрастными изменениями! В двадцать лет можно быть романтиком, в тридцать еще, куда не шло, в пятьдесят уже никуда не тянет, и плыть никуда не хочется. Мне, по крайней мере. Пономарёву Саше хочется:Мне хочется сидеть на берегу в ясную погоду, сидеть себе и попивать водичку:минеральную, а не какое-нибудь там Амаретто. И рисовать картинки про море. А про что ещё петь соловью?